Солидарность и доверие. Два кита, способные заставить нас сопереживать.
Солидарность и доверие были на Майдане. Украинский протест был открыт для всех – ни язык, ни уровень доходов, ни география прописки не были преградой. Именно это сделало майдан привлекательным, массовым и, в результате, обрекло на победу.
Люди не расходились в морозы. Жертвовали незнакомцам. Стояли рядом с теми, кого не знали. А когда началась война – доверие и солидарность перекочевали на фронт. Без них не случилось бы волонтерства и добробатов. Но по мере затухания оборонительной повестки – кризис доверия вновь стал проявляться.
И в этом проблема.
Потому что солидарность и доверие нужны не только для защиты от внешнего агрессора. Они попросту выгодны для страны в целом. Социология беспристрастна: люди с большим объемом социального капитала чаще выбирают активную стратегию экономического поведения. Например, в случае финансовых проблем люди с большим числом контактов ищут дополнительные заработки втрое чаще.
Принято считать, что объем социального капитала велик, если у человека порядка 100 «слабых» связей (например, коллеги по работе) и более 10 «сильных» связей. Эти показатели напрямую коррелируют с готовностью людей заниматься бизнесом. Простая иллюстрация: в северной Европе уровень доверия – порядка 60-65%. В Центральной Европе – 40-45%.
А вот Украина по этому показателю сегодня довольно похожа на Россию. В обеих странах уровень доверия колеблется на уровне 25%. В итоге получается ситуация, когда атомизированная страна не готова объединяться на горизонтальном уровне для решения самых элементарных бытовых задач.
Покрасить подъезд? Отремонтировать детcкую площадку? Нанять консьержа? Каждая из этих задач превращается в неразрешимую проблему – в случае, если между соседями нет доверия. И это дает проекцию в пространство политики. Кризис солидарности не создает новые политпроекты. Автоматически рождает скепсис к тем, кто пытается что-то делать. Обеспечивает голосование по принципу «против», а не «за».
Александр Пасхавер в одной из своих публичных лекций объяснял эту реальность историческим опытом Украины. По его мнению, страна остается заложницей «колониальных» ценностей – тех самых, что укоренились тут за столетия. Отсутствие опыта собственной государственности привело к тому, что современные украинцы по инерции не доверяют институтам. Государство по привычке воспринимается как «оккупационное» явление.
В результате, современная украинская стратегия выживания довольно проста. Не доверять государству – потому что оно «чужое», а потому придет и отнимет. Не обустраивать общественное пространство – потому что ты его не контролируешь. Инвестировать лишь в собственное благополучие, не отвлекаясь на коллективное.
Все эти схемы работают, когда ты живешь в покоренной колонии. Когда столица принимает решения в интересах метрополии. Когда институты – чужие, а приватизировать их изначально не представляется возможным. Но эта стратегия становится балластом, если тебе нужно обустраивать собственное государство.
Впрочем, доверие и солидарность способны быть ресурсом даже в условиях оккупации. Неслучайно, что в Крыму именно крымские татары оказались самой сплоченной группой, способной к коллективной фронде. В результате, последние четыре года Москва пытается эту солидарность растворить. Судя по всему – не особенно успешно.
Нет, украинская реальность не выглядит как приговор — иначе в 2014 году страна бы не выстояла. Но в любых стратегиях будущего нужно учитывать то, что наша способность доверять остается на уровне Пакистана. Что этот показатель будет меняться довольно медленно. Что все разговоры о том, что «украинцы не доверяют парламенту/президенту/кабмину» должны дополняться уточнением: украинцы вообще мало кому доверяют.
Правильное лечение начинается с постановки диагноза. Если вы не знаете, зачем вам дружить и любить, то помните. Это – выгодно.
