Дело в том, что мой эстонский друг Тыну купил машину. Тойота Крузер. Дизельный. Ну, он не одну купил, но речь сейчас именно об этой.
Мой польский друг Родион эту машину покрасил в военный черный, отремонтировал и набил медициной тысяч на десять долларов. Ну, он не одну набил, он фур уже на десятки, если не сотни тысяч долларов отправил, но речь сейчас конкретно об этой.
А я сел за руль и погнал машину в Харьков.
От границы с Германией.
Правда, у меня прав нет.
Но я логично расценил, что на автобане машину никто останавливать не будет, а если и остановят — ну, хорош, ребят, все взрослые люди, война началась, машина идет на фронт, не докапывайтесь, плз, и я просто тихонько уйду в лес.
А чтобы совсем не докапывались, на машину налепили флажки «Путин хуйло», а мне выдали футболку «Русский ваенный корабль, иди нахуй».
Заодно чтоб потом на блок-постах не сразу в табло за мой москальский говор били, а поговорили поначалу.
Ну и выехали в ночь, чтобы проехать по максимуму, пока полиция спит.
Так и вышло. Никто не остановил, никто ничего не спрашивал, доехали без проблем. А если бы и остановили — по-прежнему уверен, что просто помогли бы, и все. Поляки сейчас невероятные. Поддержка просто чумовая. Во всем. Закрывают глаза на что только можно. Везите, ребят. Вам нужно.
На границе машин не немного, поляки не докапываются, пропускают быстро.
Люди со всего мира. Вся география. Американцев встретил раз пять. Гонят допомогу. Израильтяне на скорой. Два финна в полной экипировке едут в иностранный легион. Польские пожарные гонят пожарную машину. Фуры, джипы, грузовики. И скорые, скорые, скорые…
Поддержка просто невероятная.
Просто.
На таможне выяснилось, что тот парень, у которого покупали машину, тоже не просто так парень, а хитрожопый парень. И, чтобы не платить акциз, он сто лет назад ввез в Польшу этот крузак не как крузак, а как грузовик.
Ну, и меня, естественно, поставили в очередь с фурами.
Блять…
В очереди с фурами подходит таможенник. Ты, говорит, чего здесь? Понимаете, говорю. Мой эстонский друг Тыну купил машину. Мой польский друг Родион её покрасил в военный черный, отремонтировал и набил медициной. А сам я не местный, российский беженец, живу там-то и там-то, гоню её в Харьков. Но у меня прав нет. А тот парень, у которого мы её покупали, тоже не просто так парень…
Ладно, говорит, давай, попробую тебя по быстрому прогнать.
Ну, получилось дольше, конечно, чем в легковой очереди, но поляки не докапывались вообще, выпускали быстро.
Ок, выехал.
На Украинской границе: — ты чего тут? Понимаете, говорю. Мой эстонский друг Тыну купил машину. Мой польский друг Родин её покрасил, набил медициной. А я её гоню в Харьков. Вот посвідка на постійне проживання, вот паспорт беженца, вот ай-ди. Вот зверення от комбата. Вот зверення от громады. Вот печать. Вот перелiк. По пунктам. Только у меня прав нету.
А, ну, ок, припаркуй пока здесь, пойдем.
Ну, само собой.
Приходим. Ну, говорят, чего ты. Понимаете, говорю. Мой эстонский друг Тыну… Ну и так далее. А сам я не местный. Но два роки мешкав у Києві. Вот посвідка Вот паспорт беженца. Вот ай-ди.
Только у меня прав нету.
Ты слишком долго жил в Финляндии, если знаешь всех окрестных лосей по именам. Ты слишком кучеряво ездил, если забыл не то, что про границы, а, навiть, про билеты. Лететь на самолете — как ехать в трамвае. Купил билет он-лайн, закинул в wallet, в аэропорту поднес телефон к турникету, прошел, сел.
Все.
Посвидка выдана на российский паспорт. Российский паспорт и просрочен уже, и не действует, и на болт не нужен и пошел он вообще нахуй, этот российский паспорт. Я уже и забыл про такой аспект моей жизни, как российский паспорт. Этого нет в моем мире больше вообще.
А в паспорт беженца нужна виза.
Хуяк, вы слушаете маяк.
Блин, мне даже в голову не пришло. Мир без границ, вот это все. Но на всякий пожарный я уточнил перед поездкой — нет, гражданам страны, которая дала мне убежище, виза в Украину не нужна. Да, можно спокойно ехать.
Но то — гражданам.
Ты слишком долго жил в нормальном мире, если забыл, что рожей еще не вышел.
Часа полтора сидели с погранцами и сбушнимками, и так крутили, и так. Нет. Законных пiдстав на въезд нет. Нужен либо российский паспорт. Либо виза.
Ок, говорю. Хорошо.
Поеду визу делать.
Но, понимаете, в чем дело. Мой эстонский друг Тыну купил машину. Мой польский друг Родион её покрасил, отремонтировал и набил медициной на десять тысяч баксов. А я гнал её в Харьков. Без прав, правда, но её там ждут. Завтра она должна быть там.
Можно я вам машину здесь оставлю, найдем человека на той стороне, он придет, заберет, а сам я тихонечко пойду в лес?
Извини, бро, мы все понимаем, но: въехал на машине — выехал на машине.
Ну, ок.
Сейчас по-быстрому выгоню в Польшу, поменяемся там.
Возвращаюсь на польский кордон. Ты чего, говорят? Понимаете, говорю. Мой эстонский друг Тыну. Мой польский друг Родион. А сам я не местный. У меня прав нет. То есть, визы. Завернули меня. Сейчас возвращаюсь в Польшу, меняем водителя, и машина пойдет обратно, завтра она должна быть в Харькове, её там ждут. А я пiшки визу делать
А, ок, давай, без проблем.
Но вы же помните. Тот парень, у которого мы покупали машину, был не просто так парень.
Очередь на досмотр для фур на выезд из ЕС оказалось СОВСЕМ НЕ ТО ЖЕ САМОЕ, ЧТО ОЧЕРЕДЬ ДЛЯ ФУР НА ВЪЕЗД В ЕС БЛЯДЬ!!!
Ох, ё.
Ох, ё, блять. Взвешивание. Погран-контроль. Таможня. Рентген. Рентген, блядь!
И вишенка на торте — депозитарий.
Депозитарий, это, оказывается, такая штука, что если ты выехал из ЕС, то, чтобы вернуться в ЕС обратно, ты должен свое имущество задекларировать заново.
Блядь. У меня Крузак. В нем товара тыщ на десять.ё
Сука, мне пошлины тысячи полторы платить надо.
Ребят, говорю. Надо что-то делать. Понимаете. Мой эстонский друг Тыну купил машину. Мой польский друг Родион её покрасил. Отремонтировал. Набил медициной. Сам я не местный. Гнал её в Харьков. Её там ждут. Но у меня визы нету.
Вот пишу сейчас, и думаю, до чего идиотские ситуации все могут возникать на границе сфер — на границе войны и мира. Мне нужна виза на войну. Или паспорт оккупанта. Такое же не придумать нарочно.
Ребят, говорю. Я не могу машину распаковать, перебрать, задекларировать каждую салфетку, запаковать заново и заплатить за это полторы штуки. Давайте что-то придумывать.
Поляки офигенные. Поляки невероятные. Это действительно братский народ.
Окей, говорят. Стой здесь. Ищите сменщика.
Можешь жить вот здесь, под пакгаузом, на стоянке.
Сменщик есть. Вон, на той стороне границы стоит. Но есть и одна проблема.
Мужчин от восемнадцать до шестидесяти из страны не выпускают.
Бляяяяятттттьььь……
Пока заехал. Как фура. Пока разбирательство с погранцами и СБУ. Пока выехал. Как фура. Пока искали женщину-сменщицу. Пока она ехала. Пока проходила границу. Пока запуталась и перешла. И вышла в Польшу. Пока достали её обратно из Польши. Поляки невероятные — помогли и в этом. Заборчик отодвинули, заходи, говорят. Только, блядь, никому не слова. Пока то. Пока сё.
В общем, двое суток я прожил в машине. Меж двух миров. под пакгаузом. Около досмотра на рентген. На площадке депозитария.
Вы же в курсе, что на границе сортиров нету, да?
Том Хэнкс хуев, блядь.
Ночь. Холод. Ветер продирает насквозь. Волонтеры, закутавшись в пуховики, варят чай и супы. В палатках греются женщины с детьми. Мимо течет бесконечный поток людей. Люди, люди, люди… Машины. Автобусы. Таблии «дети». Украинские флаги. Помощь идет туда. Пустые фуры возвращаются обратно7 Загрузятся и пойдут снова. Конвейер этот работает уже три недели без остановки. Река лбюдей течет без отсановки. Дети. Дети. Дети.
Что ж ты, сука, наделал.
Тварь.
Но сигареты есть. И вода есть. А трое суток можно не жрать совершенно спокойно. Даже лучше не жрать. В скрюченном положении, но сортир не нужен.
Все ок.
Эти два дня я наслаждался каждой секундой. Каждым мгновением моей жизни. Я в машине. В тепле. С сигаретами. Меня не обстреливают. Не утюжат градами. Мне не надо ковырять мерзлую землю и затем ждать в этой норе танковой атаки. Мне не надо раскапывать обвалы и искать там своих. Не надо с детьми на руках по морозу идти в неизвестность, хрен знает куда, сломав всю свою прошлую жизнь.
По сравнению с тем, что происходит вокруг, я просто преотлично устроен.
Утро. Меняются смены. Иду в контору. Ты чего тут? Понимаете. Мой эстонский друг Тыну… А, ты тот самый доблоеб, да?
Бинго! Моя рожа расплывается в улыбке. Меня уже знают.
Все хорошо.
Единственное радио, которое ловит в машине — польское католическое радио «Мария». Псалмы, славим господа нашего Христа, аллилуя, аборты зло, гомосексуализм наказание за грехи наши, скрепы колосятся полями.
За трое суток в машине умиротворение божье снизошло на меня и накрыло дланью своей.
Я преисполнился полностью.
От воды, недостатка движения и невозможности горизонтального положения пухнут копыта и пакши. Пальцы, как сосиски. Ласты уже с трудом влезают в кроссовки.
И еще почему-то еблет. Странно, он же наверху.
И еще от меня начинает пованивать.
Сука, как же ночью холодно, а.
Меняется третья смена. Иду знакомиться с новым начальником таможни. Dzień dobry говорю. Понимаете, мой эстонский друг Тыну купил samochód …
А, здорово, долбоебина! Это правда ты? Над тобой уже третьи сутки ржет вся украинская и польская граница.
Можно с тобой сфоткаться?
Херова туча премий. Эфиры. Приемы. Лекции.
Никогда.
Никогда еще моя слава не достигала таких высот.
Ну, что сменщица пробила колесо, искала домкрат, потом шиномонтаж, потом владельца, чтоб ему отдать домкрат, который она увезла в багажнике, потом перешла в Польшу, потом искали её на той стороне — всё это, рассказывать, полагаю, не надо. Ничего другого и быть не могло.
Карма.
Поменялись. Она уехала. Неизвестный мне незнакомый человек, которого я не увижу никогда больше, но который за эти пятнадцать минут, что виделись, стал вдруг настолько близким.
Поляки выводят меня пешки через границу. Жму руку. Благодарю. Неизвестные мне незнакомые люди, которые, вместо того, чтобы выкинуть, прониклись, искали пути, помогали, ждали, делали.
В лагере беженцев прямо посреди поля стоит рояль. Парень играет «Щедрика». Бесконечный поток людей. Люди, люди, люди… Женщины. И дети. Дети. Дети.
Неизвестные люди, надев желтые жилеты, варят другим неизвестным людям , которых они никогда больше не увидят, еду, помогают, рассказывают, подгоняют автобусы, развозят бесплатно, пускают в свое жилище…
Ничто не поднимает человеческий дух на такую вершину, как катастрофа.
Все таки мы хорошие.
Мы — люди.
В автобусе девчонка лет восьми. По-русски:
- Мама, а русские сюда не дойдут? Не дойдут, да? Только самолеты?
На вокзале в Пшемышле Вавилон. Люди в зале ожидания, люди на полу, в ресторане. Дети спят на коленях матерей. Полицейские таскают чемоданы, коляски, детей. Горячий суп, горячая еда. Понимаете, говорю. Я не беженец. Я журналист. Давайте я заплачу за чай? Чуть ебало не набили.
Поезда откладываются. На три часа. На четыре. Но ходят.
В поезде на Варшаву только украинская и русская речь.
В Варшаве новый Вавилон. Волонтеры разбирают приехавших, рассказывают, показывают, помогают, развозят.
Польша. Спасибо тебе.
Спасибо за всё.
Всего дорога заняла у меня дней десять. Пять из них в машине. Пока доехал до машины, пока гнал до границы, пока жил в ней. Три тысячи километров.
Десять дней я героически преодолевал трудности.
С нулевым результатом.
Не будь, как долбоеб Аркаша.
Я не думал, что это так долго. Так нудно. Так трудно. Такое количество бумажек и бюрократии. Достать, найти, купить, завезти, привезти, перегнать, оформить, загрузить, разгрузить, снова искать, снова покупать.
Волонтеры делают невероятную работу. Просто невероятную.
Цените её.
Каждому, кто что-то достает, покупает, на разрыв кишок ищет деньги, перегоняет, каждому, кто включился в этот библейский поток общественного ленд-лиза… Я уверен, после войны в Украине наряду с памятником солдатам, будет памятник волонтерам.
Без этой мировой поддержки Украине не победить.
Зато теперь я могу гонять машины. Теперь я про это знаю все. И все теперь на границе знают меня.
Пойду делать визу.
А еще я понял, что мне уже не двадцать пять. Тяжело уже все это дается.
А еще у меня дикое чувство вины. За то, что я не там. Не с вами.
Синдром выжившего у меня в полный рост.
Ну, хотя бы пригнал её до границы.
И хотя бы этот путь беженца я прошел до конца.
Ремарк. «Ночь в Лиссабоне»
Via Dolorosa.
Машина уже на месте. Все в порядке.
А еще у меня сегодня день рождения.
Ну, как сегодня. Когда на границе жил.
Между миром и войной.
Мне сорок пять.
Ваш Дед Долбоеб.
