Вацлав Юташ-Зюзин как есть: задохнувшееся искусство

Вацлав — это часть псевдонима и неотъемлемая составляющая его личности. Он художник, картины которого живут своей жизнью — изображенные герои могут позволить себе бесцеремонно рассматривать постителей, иронично всматриваясь в неидеальные тела. Также могут перешёптываться между собой, обсуждая очередного чудака в очках... А могут надменно не замечать никого вокруг себя, любуясь своим внутренним миром. Странные, живые, особенные.

Вацлав больше не живет в Украине, он покоряет западноевропейского эстета, балованного богатым культурным наследием. Почему бы и нет? Мы разговариваем теперь через оптические волокна, которые передают наши мысли со скоростью, превышающую их генерацию. Но если не спешить, а излагать свои мысли медленно, то может получиться простой разговор, как будто между нами нет тысячи километров высокотехнологического волокна. Итак, Вацлав Юташ-Зюзин о себе, о своем мире как есть:

— Я увидела первый раз твои картины на выставке в Зугрэсе — это такой небольшой город в Донецкой области. Арт-группа «ОНИ» делала там выставку. Скажу честно, на общем фоне всего непонятного, что было представлено, твои картины выделялась. «Нарциссизм», если не ошибаюсь. Они понятны и непонятны одновременно.

— Я тогда представил две работы из серии «Мясо нарциссизма» на выставку «Депрессивные города». Кажется, такое было название выставки.

— Именно! Да, «Депрессивные города»! Но сама выставка была забавной — пели бабушки, а потом был такой тяжелый шахтерский рок. Все местное. Выставка была в отремонтированном Дворце Культуры — по бокам висели картины, а в центре был разгул самодеятельности. «Мясо нарциссизма» — очень выделялось на общем фоне. Тебе как живется с таким мироощущением?

— «Мясо нарциссизма», вернее эмоции от этого проекта, остались в прошлом. Я закончил работу над этой серией. Этот проект был тесно связан с пространством социальной сети, когда интернет перешел в живопись, что, конечно же, не соответствует современным реалиям. Обычно живопись переходит в интернет (репродукции, статьи, мэмы и другие формы визуальной коммуникации).

— Расскажи о себе. Чем живешь, каким воздухом дышишь? Почему ты художник? У нас, хоть и хорошо развита социальная сеть, люди мало знают друг друга.

— Образование получил в Одессе, в художественном училище имени М.Б. Грекова (2000–2005), там же и начал свою художественную жизнь, участвовал в жизнедеятельности «ЭЦСИ Чайная фабрика» как куратор.

— Что это такое «Чайная фабрика»?

— Экспериментальный центр современного искусства — самоорганизующаяся инициатива. В то время и в контексте культурного поля и инфраструктур 10-12 годов стоял вопрос диверсификации культурного процесса «централизации» (французская модель) на «регионализацию» (немецкая модель) культурного процесса СоврИска (премии, леваки, анархисты, приоритеты выставок и др. и тд.)

— Ого! Это серьезная заявка. Какова судьба проекта?

— Я из проекта ушел в ноябре 2013 года. Потом была революция участие в Ассамблее Деятелей Культуры (АДК) Украины — период, когда художники захватили здание Минкульта, а те, кто не был в Киеве, участвовали в ФБ в группе с обсуждением и трансляцией. Региональная инициатива открытия Ассамблеи Деятелей Культуры Одессы, была моей идеей совместно с Инной Хасилевой. Первое учредительное заседание АДК Одессы прошло в помещении HUB Odessa 01 марта 2014 , все остальные культурные институции города нам отказали. И ... благополучно почило в бозе... Одесса, была второй или третий региональной АДК после Харькова, Сумм, Запорожья. Потом иммиграция. Происходящие в Минкульте Украины, в то время, назвать можно было одним определением — революцией, до наступления эпохи премьерства Яценюка, убившего на корню единственную возможность в украинской истории, когда Минкульт мог бы контролироваться носителями культуры.

— Иммиграция — это куда?

— Сначала была Польша, год жизни в лагере. Потом, побег в Германию и теперь я живу в Баварии.

— Ты незаконный эмигрант?

— Нет, официальный. Прохожу рассмотрение процедуры предоставления статуса беженца, все в стандартах немецкой бюрократии.

— Ты художник по образованию. Ты только рисовать умеешь? Что с такими навыками ты делаешь в Германии?

— Дело в том, что Германия мне показала то, чего нет в Восточной Европе, даже в Польше — иное отношение к творческой интеллигенции, даже на бытовом уровне. Я уже умалчиваю об отношении к профессии.

— Интересно. Давай по порядку. В Украине ты был признанным художником? Как ты свою популярность оценивал?

— Да, на украинской арт-сцене я участвовал, а о качестве моей активности... Уже не помню, шото там, в Гугле пишут обо мне. Но, это все в прошлом.

— Но после революции ты решил уехать? Почему? Ну, если не брать область строго практическую...

— Это не простой вопрос... моя прописка и квартира оказалась по ту сторону линии фронта, в ДНР.

— Революция дала украинской культуре новых поэтов, художников, музыкантов. Но, как выясняется, и забрала... Все связано. Одно событие потянуло за собой другое — Украину покидают. Там, в Германии, ты будешь реализовывать себя по специальности?

— Да, планирую, уже успел провести выставку — немцы сами проявили инициативу организовать мой «дебют» в Германии.

— Это еще раз подтверждает мои слова о том, что Вацлав — это художник хорошего европейского уровня. Давай о картинах. Много мужских тел, разных, но всегда таких совершенных. Обычно восхваляют тела женские — именно они чаще мелькают на полотнах. Бьешь стереотипы? Не боишься сплетен вокруг своего имени?

— Пишу то, что меня интересует, да и какие могут быть сплетни в Одессе? Просто мужская фигура в живописи для меня более приемлема и как-то ближе. Хотя есть исключение в портретной серии "The Trip" — там портреты Марлен Дитрих и Мерилин Монро.

— Ты приверженец какой-либо школы живописи или сам по себе?

— Здесь все сложно... стараюсь быть сам по себе, в постмодерне художнику не просто. Да и после пресловутой теоретики «смерти живописи» все тем же постмодерном, я пришел к выводу, что художнику необходимо «расслабить мозг», а потом заново перепрограммировать собственные художественные критерии.

— Можешь поподробней? В художественном искусстве все равно есть жанры. Ты все равно будешь находиться в каких-либо рамках. Или решил не париться по этому поводу?

— Юля, нет. Сейчас я не о жанрах и видах искусств, а о формах выражения и методах, соотносящихся с категорией времени, а каждый художник сам себе выбирает какое время (из трех) считать актуальным методологически.

— Хорошо, а как насчет потребительства? Сейчас поясню: искусство — вещь стремная, а организм, который это самое искусство рожает день изо дня, привередлив и, возможно, любит мясо. Нужно зарабатывать, а тут новаторство и формы. Для потребителя важно — красиво или некрасиво, повешу над кроватью или мимо пройду. Как в таком жестком мире создавать новое, при этом не ориентироваться на проверенные школы? Понимаешь, о чем я? Я ж о колбасе сейчас... Вот Сафронов нащупал своего потребителя и живет в 15 комнатах. Один.

— Да, о колбасе если говорить, то в Украине арт-рынок более «мертв, чем жив». А Сафронов к искусству не относится по простой причине — он не сделал ничего нового и не ставил себе такую задачу, то есть для него нет необходимости искать посредством живописи новый медиум в искусстве.

— Согласна. На Западе охотней платят за картины, а Сафронов не искусство. Но вернемся к теме — ты, при всей своей убежденности, не боишься стать конъюнктурщиком?

— Ощущение постоянной фобии «стать конъюнктурщиком» и есть движущая сила для художника — создавать искусство. А иначе будет копирование методик прошлого и учебные «штудии» по программе художественного образования.

— Кем ты себя видишь в Европе? Художником какого рода?

— Художником — метафизиком. Для меня, такое самоопределение связано, в первую очередь, с процессом раскрытия своей личности в условиях отсутствия давления на мозг внешних арт-идеологий. Сравнивая с прошлой жизнью, я ловлю себя на мысли, что украинский художник постоянно живет (именно это слово я применяю к профессии) в состоянии константного арт-стресса. Этот стресс выражен беспредметной борьбой художественных идеологий: «леваки» (Кадан и прочая шобла), анархисты и андерграунд, необъяснимой логикой национальных премий и галерей, столичной фрустрацией, одним словом всякой херней, засоряющей художественное сознание украинского художника и никак не влияющей на арт-рынок, в том числе и на расширение аудитории этого арт-рынка.

— И, собственно, получается, что украинский художник находится не только под давлением арт-стресса, но и банальной невостребованности, что, скорее всего, этот стресс усугубляет?

— Юля, ты права, и успела «перехватить следующую мысль». Задолго до отъезда в Германию, будучи куратором Экспериментального Центра Современного Искусства «Чайная фабрика» в Одессе, как-то я озвучивал идею украинского «буржуази-художника». Ситуация, когда именно художник определяет какой галереи или арт-институции быть или не быть, а не наоборот, как сейчас практикуется в Украине. Ведь не секрет, что любая арт-система в любой стране работает вокруг арт-продукта...

— В Украине не так, мне кажется. Есть свой круг, достаточно узкий, который продается. И ограниченное количество галерей, которые предлагают только то, что на их взгляд имеет рыночную стоимость. В таких условиях рождение нового невозможно. Но ведь есть и альтернативы банальному барыжничеству, не так ли?

— Согласен, ведь именно эта проблема обсуждается в арт-тусовке украинского современного искусства молодыми художниками из регионов. Ведь украинское современное искусство — это не только то, что в Киеве представляется по тем или иным причинам. Хочу привести пример из личной практики в Германии — в процессе организации моей первой немецкой выставки в Баварии, в маленьком городке Зельб, столице немецкого фарфора, владелец частной галереи не мог со мной встретится в течение недели, ну просто не обнаруживал меня дома при том, что ни работ, ни отзывов о моем творчестве не знал. Господин Голлер каждый день, пять дней подряд, приезжал встретиться со мной, а меня дома не было.... Выставка состоялась. А вот в украинской галеристике подобного «делового этикета» представить просто невозможно. Украинская галерея — это «небожитель», и за художником никто бегать не будет. Этот пример, стал достаточно символичным для меня, ведь так начался мой процесс познания западной арт-системы. И, кстати, мне довелось год прожить в Польше, контактируя с польским арт-сообществом, можно сказать, что ситуация взаимоотношений к личности художника современного искусства очень идентична украинской, такая же плачевная. Как говорят, сами поляки «Ну, мы же Восточная Европа...»

— Почему так? Чем беднее страна, тем меньше в ней интерес картинам? Может, это естественно? В Украине сейчас явно побеждает колбаса. Другой вопрос, чтобы это не стало привычкой. В Польше, похоже, именно так и произошло?

— Лично для меня река Одер стала личным «рубиконом» сознания. Восточнее Одера, к сожалению, западного арт-сознания не наблюдается. Причина в общественном менталитете. Восточнее Одера нет необходимости в капитализации художественного интеллекта...

— Хорошо, но задавить желание творческого человека невозможно отсутствием денег, красок, холстов и, главное, потребителя. Он все равно будет творить, потому что так устроен. Повезло, если организм с таким даром родился по ту сторону Одера. А если тут? Как жить?

— Все более чем просто — актуальным остается широко практикующаяся экономическая модель, известная со времен «совка» как «халтура». Это и есть способ, дающий возможность украинскому художнику «покушать колбасы».

— С одной стороны ужасно, а с другой — такие правила. Не нравится — иди в забой. Будущее у этой модели есть?

— «Халтура» будет жить до тех пор покамест не начнется процесс капитализации личности художника. А это случится, думаю, не скоро, ну, по крайней мере, не при одиозном министре культуры Кириленко, которого все чаще и чаще украинские художники именуют «министром культурного геноцида».

— Я вообще считаю, что Министерство Культуры — это орган подавления любого творческого потенциала. Его для этого и создавали, чтобы никто не выделялся.

— Но государству до этого нет дела, государство никаких проблем в украинской культуре не видит. И благополучно уничтожило идею и организацию «Украинской Ассамблеи Деятелей Культуры», ставившей задачу контроля за Минкультом со стороны носителей культурного процесса. Поскольку, если таковой гражданской инициативы нет, то культурный продукт просто «морально национализируется» этим самым ведомством исполнительной власти. А если нарушить таковой процесс, то это ведомство, Минкульт, теряет всякую целесообразность существования в государственной вертикали власти. Что Яценюк и сделал с приходом к власти — ассамблея была, просто называя вещи своими именами, разогнана. Да, делались какие-то попытки Минкульта к диалогу первые месяцы, во время Нищюка, но потом (в то время Ассамблея, захватила здание Минкульта и поселилась в подвале)... здравствуй «совковый Минкульт Украины». Но это уже история 2014 года и исторический материал для получения научных степеней для нового поколения украинских историков, нынешние историки этим заниматься не будут.

— В Германии есть министерство культуры? А в Польше? Или какие-нибудь структуры, отвечающие за окультуривание страны?

— Да, в Польше Министерство культуры имеется.

— А Германия чем может похвастаться? Кто там контролирует культурные процессы?

— В Германии Минкульт имеется, но специфический, только по выборочным программам. А вот реальный сектор администрирования культуры принадлежит федеральным землям, а не центру.

— А каким ты видишь идеальное общество, где художникам не нужно приспосабливаться и рисовать ширпотреб? Такое вот идеальное, культурно и духовно богатое, сытое, прекрасное общество возможно?

— Думаю, что такого общества я не наблюдаю в своем сознании. И даже тогда, когда человек узнает о существовании идей социальной утопии — не впечатлило.

— А к чему тогда стремиться?

— Думаю, что остается стремление моделировать реальность, именно собственную реальность, а не опираться на действительность, как некую константу.

— Интересная мысль. Скажи, чтобы так делать, нужны железные нервы, куча денег или достаточно просто быть сумасшедшим?

— Ни то, ни другое, ни третье. Личная заинтересованность, и только. Это когда мне нужнее всех.

— Ты хотел бы что-нибудь еще такое сказать, сакральное? Вот давно, допустим, хотел, но случая не было. А теперь есть.

— Сакральное? Ну, я же не религиозный лидер «секты художников» поэтому для меня любая сакрализация по отношению к культурному процессу, это то же самое, что «ходить строем и петь хором». Такое себе ментальное продолжение всяких азиатско-тоталитарных способов познания мира. Поэтому сакральных фраз у меня не имеется, увы, не мое.

— На самом деле прекрасно сказал. Аминь◼